В распахнутое настежь окно врывался октябрьский ветер, приносящий с собой звуки улицы: шум машин, собачий лай, смех соседский детей, и все то, что мешало Джорджу Хайду сосредоточиться на полуденном шоу. Длинноногие девушки в телевизоре отвечали на бессмысленные вопросы, а тем, кто не знал ответа, приходилось снимать с себя что-нибудь из одежды. К тому моменту, когда Джонатан спустился на первый этаж, одна девица была уже практически полностью раздета и задорно хихикала, помахивая халатом.
- Опять будешь шляться черт знает где? Иди сюда, - раздался голос Джоржда Хайда. Он похлопал по пустому месту на диване рядом с собой, приглашая тем самым сына присоединиться к развлечению. Джон, не взглянув в сторону отца, прошел на кухню, соединенную с гостиной, и достал из холодильника пакет апельсинового сока.
- Где мама?
Мужчина фыркнул и потер нос тыльной стороной ладони.
- Пошла с курицами из своей секты яблоки собирать, - сказал он и, заметив непонимающий взгляд сына, махнул рукой, - Старик Фредди опять раскошелится, если они согласятся гнуть на него спины. Идиоты. Даром работают на чужого…
- Ясно, - бросил Джон, прерывая бормотание отца. Вымыв стакан и вернув его на место, он, не набросив даже куртки, выскочил во двор, пока Джордж Хайд не предпринял очередную попытку сблизить его уже со своими курицами из телепередачи.
Для осени день оказался удивительно теплым. Присланный на позапрошлое рождество бабушкой бордовый свитер, пожалуй, один из немногих цветных в гардеробе, оказался достаточно комфортным для такой погоды. Джон шел вдоль улицы, рассыпая по тротуару желтые листья. Из-за угла на велосипеде неуклюже вырулила маленькая девочка, а за ней, придерживая головной убор, неслась молодая женщина. Юноша остановился и пару минут следил за ними, пока они не скрылись за следующим поворотом. Улица казалась сонной, была залита солнечными лучами и шумела увядающей листвой. «Где же эти сады?...» Он помнил, что бывал там совсем маленьким ребенком. Он и его лучший друг Майк дружили с Питом, фермером, работавшим у местного богатея. До сих пор Джонатан помнил, как тот угощал их яблоками и рассказывал всякие истории, пока они смотрели, как он работает. Кажется, от дома Майкла он примерно помнил дорогу. Было решено сначала отправиться туда.

- Да неужели этот тот самый мальчик? Неужели Джонни?
Почти миновав безупречно выбеленный забор, Джонатан остановился, в порыве отчаяния возвел глаза к небу, но взял себя в руки и обернулся на голос с дежурной милой улыбкой. На пороге последнего дома, примыкающего к садам, стояла древняя старушка, тем не менее, хорошо одетая. Пытаясь наугад сунуть ноги в ботинки, она, не отрываясь, смотрела на Джона и сияла улыбкой.
- Да, миссис Бейтс…
- Помнишь, как прибегал за конфетами, Джонни? Ты любил ананасовые, как сейчас помню… - старушка взяла его под руку и вместе с ним зашагала к садам.
Джон кивнул, отметив мысленно, тем не менее, что ананасовые любил Майкл. А он любил лимонные. Но спорить с миссис Бейтс не стоило.
- Вообще-то я думал найти маму…
- О, ну тебе повезло, потому что я видела Джоан. И сама направляюсь туда! – она помахала двумя ведрами, которые несла в свободной руке.
Оставшуюся часть пути они потратили на воспоминания о детстве Джонатана, чему он был не сильно рад. Хотя бы по той причине, что миссис Бейтс ни один факт из прошлого не помнила достоверно. Когда показался вход в сад, Джон испытал неимоверное облегчение. И еще больше обрадовался, когда миссис Бейтс переключила свое внимание на встретившихся ей не менее древних и говорливых подруг. Улучив удобную минуту, он углубился в сад и принялся сновать меж деревьев, вглядываясь в окружающих людей. Их оказалось на удивление много. Отовсюду слышались бодрые голоса и смех…
Джон резко остановился, одновременно споткнувшись о торчащий из земли корень. В нескольких шагах вперед спиной к нему стоял викарий. С момента их встречи прошло пять дней, за которые он умудрился выбросить из головы это знакомство и ни разу не вспомнить. Но стоило увидеть фигуру в черном, как Джон почувствовал, что его бросило в жар. «Почему?...» Викарий беседовал с небольшой группой людей. Когда они разошлись, Джон, притаившийся на это время за одной из яблонь, быстрым шагом направился в его сторону. Рука на пару секунд легла на плечо священника.
- Добрый день, отец Шеннон. Уже вкусили запретный плод?...

Джонатан успел только усмехнуться, глядя на то, как викарий сделал шаг назад, желая от него отойти, и вот уже он невольно простер руки, с трудом устояв на ногах. Короткий миг телесного контакта подействовал как удар током. Странное, неведомое чувство, возникшее тогда в домике священника, захлестнуло юношу с новой силой. Сердце неистово забилось в груди. Взгляд скользнул по лицу мужчины, но даже этого не требовалось для того, чтобы понять причину его смущения. Джон буквально кожей ощутил стыд и волнение, охватившие отца Шеннона. Самому ему казалось, что у него кружится голова, поэтому к тому моменту, как викарий отшатнулся от него, Джонатан старался не смотреть ему в глаза. Один из них уже выдал себя, но нельзя было допустить, чтобы истинные эмоции юноши оказались очевидны для этого пока еще чужого человека.
В природе зародившихся в нем чувств Джон теперь не сомневался. Он понимал, откуда возникло странное волнение в груди. Понимал, к чему ведет это влечение. Здесь и сейчас он не смог бы дать однозначного ответа о том, пугает его это или радует, но одно он знал точно – он хочет этого. И желание было слишком сильным, чтобы можно было ему сопротивляться.
Джонатан улыбнулся и сделал шаг навстречу викарию.
- Оступились, предпринимая попытку к бегству? Испугались меня? Мне кажется, это был самый приятный испуг в вашей жизни. Не так ли?…
Кончиками пальцев Джон погладил шею отца Шеннона в том месте, где невольно оставил «поцелуй».
- Мошка, - усмехнулся он, не глядя священнику в глаза. Слова прозвучали беззаботно, будто он действительно всего лишь согнал насекомое, хотя никакой мошки там, разумеется, не было. Это было почти как игра. В каждом шаге, в каждом взгляде, в каждом вздохе чувствовалась опасность. И пусть он ее начал, но разве по реакции викария не было очевидно, что тот невольно ее поддерживает?
Джонатан сделал еще один шаг вперед, заставляя тем самым мужчину отступать назад. Потом еще один шаг. И еще. До тех пор, пока спина викария не столкнулась со стволом дерева. Здесь, скрытый за раскидистыми ветвями яблони, юноша мог позволить себе, наконец, озвучить терзавшие его все это время мысли.
- Только ли испугались? – сдерживать улыбку было невероятно сложно, в конце концов, он невольно провел рукой по губам, будто таким образом мог стереть ее с лица. – Скажите, я приятен на ощупь?
Он прекрасно понимал, что последним вопросом стирает все сомнения, переступает черту, которая еще могла бы послужить поводом к перемирию. Если бы оба они остались по ту сторону, кто знает, быть может, следуя заповедям своего Бога, отец Шеннон простил бы ему и «мошку», и дерзкие ухмылки… Но когда человека уличаешь в том, что он хотел бы скрыть, едва ли можно рассчитывать на прощение. А в том, что викарий чувствовал и что хотел скрыть, у Джонатана теперь практически не оставалось сомнений. Он готов был бы признать себя последним безумцем, если бы кто-то смог убедить его в неправоте.
- У вас корзина упала, - юноша подтолкнул ногой стоящую рядом с упавшей лестницей корзину, и яблоки покатились по траве. Он понятия не имел, чья она, да и к чему были эти слова, тоже не знал. Ответа дожидаться не хотелось, так как он был уверен, что ничего хорошего не услышит. Пнув ближайшее к себе яблоко, юноша пошел прочь.

- Не знала, что ты придешь, милый… Решил помочь?… Миссис Сэлби, познакомьтесь, это мой сын…
Десятки голосов вокруг мешались в непонятную какофонию звуков. Джон закинул в рот протянутую миссис Сэлби мятную конфету и бессмысленно смотрел вдаль, на сотни яблонь, нагретых осенним солнцем. Спелые плоды сами падали к ногам, будто умоляли, чтобы кто-нибудь их отведал. Завтра его разбудит родной, знакомый, уютный аромат домашнего пирога, к Хэллоуину Джордж наделает сидра и будет пить его, развалившись на крыльце в кресле-качалке. Джон будет оставлять яблоки для привидений на чердаке, как делал это всегда, когда просила Полли - невинная забава, чтобы девочка не боялась, что привидения ее заберут.
Он снова по эту сторону черты. И, кажется, снова все по-прежнему. Кажется… Или нет?

- Разве ты не хочешь помочь? – миссис Комри, широко улыбаясь, расставляла корзины в ровный ряд.
- Я не верю в вашего Бога.
- Ох, Джон, при чем тут Бог? Это же на благое дело…
- Ничего-ничего, они все сейчас такие…
Смущенная Джоан Хайд и окружившие ее дамы принялись обсуждать младшее поколение. Как ни странно, ни одна из них не оскорбилась его заявлением. «Фанатички», - подумал Джон.

Сухая трава под ногами, усыпанная желтой и зеленой листвой, приятно шуршала. Чем дальше он углублялся в сад, тем меньше встречал людей. Когда последний благодетель – рыжий бородатый мужчина – скрылся из виду, с трудом подняв нагруженный с горкой ящик, Джон забрался на ветку ближайшего дерева и прикрыл глаза, наслаждаясь тишиной. В рот была отправлена последняя из полученных конфет. Слишком сладкая, но такая приятная.
Ему казалось, что пока он спокойно сидит на дереве, подставляя лицо солнечным лучам, мир вокруг сходит с ума. С тех самых пор, как он попал на территорию церкви и встретил викария, он тысячу раз проклял судьбу за то, что не дала ему умереть в руках его мучителей. То испытание, которое выпало теперь на его долю, было гораздо страшнее даже самой суровой физической расправы. Его душа разрывалась на части, а разум все еще отказывался верить. Мужчина! Одна только мысль об этом бросала в дрожь.
Любовь для Джона была чем-то далеким и прекрасным, но в его представлении ничего общего с реальностью не имела. Это была сказка, красивый миф, которым можно вдохновляться, но испытывать… Он упорно не верил в то, что человек может оказаться неспособен контролировать собственные чувства. Ему никогда не нравилась ни одна из одноклассниц, хотя он много лет искренне переживал за Майкла, безответно влюбленного в девочку из соседней школы. Он помогал ему писать глупые письма, караулил ее в совершенно незнакомом районе, чтобы передавать записки, цветы и подарки, а потом врал другу, что она была очень рада такому вниманию. Все это казалось пустой и глупой тратой времени, но ради Майкла Джон готов был на многое. Интересно, что сказал бы тот, стань он свидетелем разыгравшейся только что сцены? Отрекся бы от дружбы с Джонатаном, если бы тот признался, что начинает сходить с ума от одной мысли о человеке своего же пола, а кроме того еще и служителя церкви? Джон произнес это вслух и убедился, что ничего более безумного нельзя себе представить. Но отступить не представлялось возможным. Все его существо трепетало в предвкушении чего-то большего. Волнующего, пока еще эфемерного, но определенно неизбежного. Теперь он точно знал, что яд безумия отравляет не только его душу. И чем проживать долгую жизнь в муках, лучше умереть, но успеть узнать, каков же на вкус этот грех…

- Ну слава Богу, я уж думала, где ты опять… Хочешь яблочко? Нам сказали, мы можем угоститься, пока работаем. Ты знаешь, они такие сладкие…
Джонатан отмахнулся от матери и вгляделся вдаль, где в лучах солнечного света к ним шагал викарий. Выражение его лица заставило юношу улыбнуться. Впервые с того момента, как они расстались под яблоней. Он продолжал улыбаться и тогда, когда миссис Хайд принялась представлять его отцу Шеннону, не подозревая о том, что они уже достаточно хорошо знакомы. Джон не мог не отметить, как расцвела мать при появлении священника. Задавленная тиранией мужа, на каждое доброе слово Джоан Хайд реагировала особенно чутко. Еще больше засуетившись, она стала рассказывать сыну, какой хороший викарий достался их скромному приходу.
- Ну да, - усмехнулся Джон, привалившись плечом к ближайшей яблоне и скрестив руки на груди, - Я уже успел убедиться в этом. Мы, знаешь ли, знакомы. Отец Уильям меня исповедовал. Во мне живет настоящий бес… правда, святой отец? Мне кажется, вы хотели бы укротить его лично. А он жаждет встречи с вами.
Джоан Хайд с недоумением на лице так и замерла над корзиной, переводя взгляд с сына на священника. Джон хохотнул, вытащил из корзины самое чистое яблоко и откусил большой кусок.
- Шучу. Ты же знаешь, какие у меня дурацкие шутки.